Состоялась презентация книги «Красный Суп» М.В. Кириллова-Угрюмова

В помещении Музея НИЯУ МИФИ прошла презентация книги Михаила Викторовича Кириллова-Угрюмова «Красный Суп». Презентация была организована по инициативе Совета ветеранов НИЯУ МИФИ.

Книга «Красный Суп» представляет собой сборник литературных этюдов, где каждый этюд, подкрепленный кулинарным рецептом, суть — кусочек смальты одной большой мозаики. А мозаика эта – Пасхальный стол, накрытый для друзей и близких, да и всех читателей книги.

Михаил Викторович Кириллов-Угрюмов

Кулинарные этюды, сопровождающие каждый раздел книги, призваны донести до читателей удивительные вкусы времен нашего недавнего прошлого. Ценность рецептов – их простота и трудный опыт готовки на московских кухнях, русских владимирских и поморских печах, кузнечных горнах, беломорских кострах и рыбацких рожнах. Название происходит от «красного супа», который варился во псковской кузнице, где автору довелось работать молотобойцем в 70-х годах прошлого века.

В некотором смысле — это сборник рассказов о близких автору людях: жене Наталье Захаровой и дочери Анастасии, отце – первом ректоре НИЯУ МИФИ Викторе Григорьевиче Кириллове-Угрюмове, псковском кузнеце и реставраторе Всеволоде Петровиче Смирнове, профессоре Принстона Борисе Греке, художнике Сергее Алимове, реставраторе Савве Ямщикове, историке Льве Гумилеве, художнике Сергее Юкине, московских семьях Шумских и Поповых, художниках Гурии Захарове и Татьяне Соколовой, бабушках и дедушках. И немного об ушедшей навсегда Москве, память о которой живет в наших душах.

Книга с необыкновенным вкусом оформлена и снабжена замечательными цветными иллюстрациями Анастасии Захаровой. Контурные рисунки выполнены Натальей Захаровой.

Мир автора книги, выпускника НИЯУ МИФИ и кандидата физико-математических наук, неразрывно связан с университетом на протяжении десятков лет. Неудивительно, что предваряют и завершают «Красный суп» стихи талантливейшего автора Шестого творческого объединения и выпускника НИЯУ МИФИ Сергея Попова, а многие фотографии выполнены безвременно ушедшим мифистом Георгием Казариновым (США).

На презентации книги, сопровождавшейся символической дегустацией некоторых ее рецептов, выступили профессор А. Болоздыня, настоятель Храма Усекновения Главы Иоанна-Предтечи в Дьяковском игумен Алексий, Председатель Совета ветеранов НИЯУ МИФИ Н.Погожин, директор Музея НИЯУ МИФИ Н. Федорова и другие гости.

Хочется пожелать Музею НИЯУ МИФИ продолжить замечательную инициативу проведения таких встреч, укрепляющих мифистское братство талантами его студентов и выпускников.

Предлагаем вашему вниманию отрывок из книги «Красный Суп»:

Ода щам

Тутаев. Счастье

До чего удивительны дневниковые записки о щах европейского эстета, лауреата Нобелевской премии по литературе писателя Кнута Гамсуна: «Щи – это мясной суп, не обычный непозволительно скверный мясной суп, а чудесное русское кушанье с наваром из различных сортов мяса, с яйцом, сметаной и зеленью. Собственно говоря, мне кажется, немыслимо есть что-либо после щей. Это вообще лучшая еда!».

Для нас же: «где щи – там русских ищи» или, «щи да каша – пища наша»! Этим «наша» сказано все. Щи были в России всегда и никогда, как говорил В. Похлебкин, «не приедались». Причин тому несколько – они просты в готовке и долго хранятся, летом их можно варить из свежих овощей, а зимой из квашеных, а для двухсот с лишним постных дней в году постные щи ничем не заменимы и замечательно вкусны с любимыми нашим народом свежими и сушеными грибами. В щи идут все овощи и зелень русских огородов и лугов – и капуста, и репа, и лук, и морковь, и помидоры, и щавель, и крапива, и сныть. «Щаный дух» стоял во всех русских избах и трактирах. Зимой ямщики замораживали постные, не рубленные капустные щи и возили их под облучками, чтобы на ближайшем яме раскалить в русской печи и отогреть ими застывшую на морозе душу. Денис Давыдов вспоминал, как в походах великий Суворов каждый Божий день после ванны со льдом залпом выпивал стакан водки и обязательно съедал тарелку обжигающих щей. В моем детстве подъезды московских, да и всех советских домов, пахли щами, и дух этот денно и нощно поддерживался милыми моему сердцу, а ныне совсем редкими, общепитовскими столовыми и канувшими в небытие фабриками-кухнями с домовыми комбинатами.

А как щи спасительны и смиренны! Лет тридцать тому назад я повез свою жену рисовать город Тутаев (теперь, Бог даст, скоро – Романов-Борисоглебск). Ехали мы под ноябрьские праздники, было очень ветрено и очень холодно. Утром, крутясь на черной от мороза, шелестящей шугой Волге, тяжелый паром перевез нас на романовскую сторону города. Наталья встала над седлом холма и стала писать Воскресенский собор, уступом сходящий к реке. «Буран завывал…», срывал мольберт и «…выматывал душу» из закутанной в шубу и укрытой толстым брезентовым фартуком бедной моей Наташеньки. Я предательски бегал греться у буржуйки в местную библиотеку, а возвращаясь назад, видел на холме несгибаемую фигуру, как будто скрепленную рукой с холстом, жены в стелющемся ледяном ветре. Через несколько часов масляные краски на мольберте стали затвердевать, а иней на Наташином платке перестал таять. Замерзающие белила Наташа прятала под мышками, пила из термоса кофе с коньяком, но ничего уже не помогало.

Дело было плохо, и я полетел через заснеженный овраг в совсем пустынный в те годы город в поисках хоть какой-нибудь горячей еды. Мчался я по улице имени Розы Люксембург и понимал, что ничего хорошего эта развратная коминтерновская фурия оставить после себя не могла. Но чудо – скоро я наткнулся на двухэтажный домишко с вывеской «Столовая» на первом этаже и уже в сенях услышал чудесный запах горячих суточных щей. И тут я в остолбенении понял, что донести их до Наташи мне не в чем, ну не с тарелкой же побегу на другой конец города. В отчаянии я вспомнил, что пробегал мимо сувенирной лавки и развернулся от столовского рая обратно. И в этой лавке я увидел самый желанный, самый красивый на земле обливной красный глиняный горшок с крышкой и рванул с ним обратно в столовую. Поварихи ликовали! Они налили доверху мой горшочек щами, положив туда в дар от своих широких поварихиных душ и тел изрядный кусок грудинки, завернули в салфетку хлебушка, подарили алюминиевую ложку и благословили на обратную дорогу. Я завернул горшок со щами в шарф, положил его за пазуху и полетел, обжигаясь, вниз и вверх через овраг. Мы с продрогшей до костей Наташей ели по очереди эти спасительные горячие щи, а ночью, оттаявшие, возвращались на пароме через огромную реку под уже зимними звездами. Единственный наш попутчик вез в детской коляске заботливо укрытый ворох пустых и отмытых от этикеток водочных бутылок на сдачу. Утром Волга встала.

Я часто вспоминал эту тутаевскую историю и думал, как изменчив мир. «Мои желания – покой, да щей горшок…» были для Евгения Онегина насмешливо горьки, а для меня в те далекие дни, да и теперь – радостью.